* * *
Пред смертью царь пошёл в монахи,
Не всё же время на дыбы,
Уговорили видно страхи:
Покаяться не плохо бы.
Всю жизнь себе внушал: нет Бога,
Ты сам бог, сам всё и бери,
Вся в золоте твоя берлога,
Свои желания твори.
Но жизнь кончается, однако;
Умрёт и Крез и брадобрей,
И очень злобная собака
Пред смертью мягче и добрей.
Конечно, лучше помолиться
И Господу сказать: прости,
Чем пламенем огня умыться –
Куда бес может завести.
Господь – такой – прощает сразу,
Скажи: я каюсь, глупым был,
Не думая - плодил заразу,
Деньжат поднакопить любил,
Увёрткой, ложью ладил путы
И дачу – свой Бахчисарай…
И умирающий молился.
Собака выла, слышал двор.
Ушёл. А где остановился
Мне неизвестно до сих пор.
* * *
Веселей труда держись,
Упирайся рогом.
Дал тебе Всевышний жизнь,
Это очень много.
* * *
Сентября шитьё золотое,
Акварель голубая небес.
Ноги мять ради этого стоит
И к другому терять интерес.
Запах леса, конечно, не летний –
Хоть какого спросите спеца,
И опушек иная лепка,
Фотоснимок иной озерца.
Городское обрыдло стойло,
Что с больничным
сродни порошком.
Добираться сюда стоило
Электричкой, телегой, пешком.
* * *
Сквозь поток машин летел,
Проскочить быстрей хотел.
Вот он скорости доход –
Всмятку бывший пешеход.
* * *
Земля тепла, земля живая,
Пьют жадно воду огурцы,
Они в запое пребывают,
Ну, молодцы! Ну, молодцы!
Прут с огородов бабы ведра,
Кошёлки, сумки... Ух, улов!
И весь баб вид внушает гордо:
Ну, понасолим пузанов!
* * *
Поэт, пиши для денег,
Поэт, пиши для славы.
Мозги твои подденет
Сам сатана лукавый.
* * *
Уже зиме ничуть не веря
Земля почуяла тепло,
Которое сквозь щёлку двери
(Дверь юга) струйкой протекло.
В лесах ещё обилие снега –
Морозов зимних номера.
Но стуж тяжёлая телега
Решила, что уже пора…
* * *
Всегда это было модно,
И знают об этом народы,
Что сильные мира свободны
Бессильных лишать свободы.
* * *
Когда-то рубились мечами
Встречаясь к лицу лицом,
Проклятий слова источали,
Сравнимые со свинцом.
На землю валились, вставали,
А кто-то уже и нет.
На веки веков оставались
Белеть чьи-то кости в дерне.
А кто они – эти люди,
Узнать не сумеешь ты вдруг,
Кто дед седовласый будет,
Кто правнук, а кто внук?..
Мы тоже на поле боя
Сегодня, теперь, сейчас.
Мы тоже уйдём с болью
И встретим забвения час.
* * *
Кровь красна и у быка –
Знают все, наверняка.
* * *
Шорох по алее,
Парк пока недвижен,
Тучки тяжелее
И почти под крыши.
Скоро неба капли
Застучат по листьям.
Золотые ткани
Мокрыми повиснуть
* * *
Болота опушки,
И не подойти.
Кукует кукушка –
Сбивает с пути.
Откуда и знает
Осталось что мне…
Природа не злая,
Сама по себя вне.
* * *
Брошены в километры,
И проявляем пыл;
Прямо в лицо ветры,
Прямо в лицо пыль.
Брошены мы в суеты,
Здесь на земном пути.
Сетуй или не сетуй,
Надо вставать, идти.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : 2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
